Он читал медленно, отчетливо произнося каждое слово, даже несколько торжественно, ну точь-в-точь миссионер, обращающийся к пребывающим в темноте язычникам:
«Дорогой Конрад! Это мои последние слова, обращенные к тебе. Я знаю, что победил в турнире ты. Ты должен был победить, ибо ты любил шахматы так же, как и я. Лишь мы двое в нашей семье понимали истинную красоту этой благородной игры. Ты победил и будешь очень богат. Последние слова старого отца: баня в нашем доме, староиндийская защита, черный конь. Все-таки стоило учиться играть в шахматы, правда, сынок? Стоило совершенствоваться в этой лучшей из игр! Я верю, что ты достойно сумеешь использовать доставшееся тебе состояние, что ты всегда будешь помнить о чести нашей семьи. Тебе досталась славная фамилия, и я уверен, ты придашь ей новый блеск, покроешь ее новой славой! В шахматах еще никто не достиг высочайшей вершины, может, это суждено сделать именно тебе? Или твоим сыновьям. Будь счастлив, дорогой Конрад! Твой отец».
Закончив чтение, Бакс взглянул на журналиста. Тот опустил голову, по щекам его скатились две крупные слезы. Не знаю, как другие, но я почувствовал что-то вроде жалости.
— Неужели вы и теперь ни о чем не догадываетесь? — спросил детектив.
Журналист отер слезу тыльной стороной ладони и поднял голову.
— Баня… Она находится в подвале этого дома. Отцу иногда приходили в голову эксцентричные, если не сказать больше, идеи…
— А мне так кажется, что ваш отец был просто остроумный человек… И верил в сообразительность своих сыновей, а особенно любимого, младшего. И в целом он оказался прав.
— Благодарю вас. Но если вы рассчитываете, что в благодарность за комплимент я признаюсь в убийстве сестры и пани Решель, то ошибаетесь. Я уважаю вашу феноменальную интуицию, пан Бакс, но в данном случае она вас подвела, не я лишил жизни этих женщин. Или вы можете привести доказательства? В его голосе прозвучала нотка иронии.
— Не торопитесь, пан редактор, все в свое время, — в голосе детектива, напротив, прозвучала веселая нотка. — Всему свое время. Куда вы дели свой пистолет? Да, тот самый, из которого вы стреляли в меня.
Журналист замешкался с ответом не более, чем на три-четыре секунды. И спокойно процедил:
— Скажем так: никакого пистолета у меня не было.
— А! — покачал головой Бакс. — Вот этого я не ожидал! Ведь вы же сами признались, что стреляли в меня, и даже добавили: «Жалею, что промахнулся!» — это ваши слова, сказанные при свидетелях. Ну да бог с ним, вы наверняка бросили его в канал, каждый на вашем месте сделал бы то же самое. Но вот почему вы не выбросили вместе с ним тряпку?
— Какую тряпку?
— Да вот ту, которая находится в тайнике вашего «мерседеса». На ней видны четкие отпечатки пистолета, дело экспертов установить его марку и калибр и сопоставить с пулей — вот она, у меня в кармане.
— Вы сами могли подложить мне эту тряпку!
— И это я стрелял в вас? Я мог бы взять вас за ручку и снять отпечатки пальцев, не правда ли? — произнес детектив уже с издевательской ноткой и добавил: — Кажется, мне придется изменить свое мнение о ваших умственных способностях. И вы сами заставите меня сделать это!
— Кончай комедию! — резко бросил брату «норвежец». — Ты хотел победить любой ценой и победил! Хоть теперь веди себя достойно, если, конечно, можешь, убийца! Задушил собственную сестру! Бедная Наталья…
— Замолчи, ты сам… — рванулся к нему Милевский, но поручик удержал его.
— Он украл мои ботинки, — уже спокойнее добавил Нильсон. — А до этого — шарфы Ингмара.
— Почему вы думаете, что это сделал он? — спросил Бакс.
— А кто же еще? Всех нас он хотел впутать в свои грязные дела — меня, Ингмара, Вольфа, всех!
— Это не только мои дела, но и твои! — крикнул журналист.
— Мои, когда речь идет о выполнении последней воли отца. Но не мои, если дело касается убийств! Ты убил Наталью, потому что в прошлом году она должна была выиграть шахматный турнир.
— Ты лжешь! — завопил Милевский. — Пан Бакс, вы ищете убийцу, маньяка и ненормального. Вы ищете мотив? Я не намерен отвечать за кого-то собственной головой! Арестуйте его! Вот он ненормальный, вы знаете, ведь он долго лечился в психбольнице! А еще он банкрот, без гроша денег, одалживал даже у Решель, задолжал всем!
— Ах ты негодяй! — Петер Нильсон наверняка ударил бы брата, если бы мы ему не помешали. Для сохранения порядка пришлось развести братцев по разным углам.
— Спокойнее, господа! — взывал детектив. — Ваши семейные дела нас не касаются. Ботинки я видел, они у меня, так же, как и шарфы. Ботинки надо передать экспертам, поручик, и вот эту тряпку тоже, специалисты без труда установят, что и как…
Обратившись к владельцу пансионата, который стоял в стороне, не говоря ни слова, но всем своим видом напоминая приготовившегося к прыжку тигра, он сказал:
— А теперь не сочтете ли вы возможным пригласить нас в столовую? «Желудок победил мозг», — как сказал Ганди, прерывая голодовку протеста. Наверняка в вашей кухне найдется что-то горяченькое. Поверьте, я прежде всего забочусь о наших гостях, а особенно о моих, — и тут он взглянул на меня.
Я восхищался другом, он был великолепен: глаза блестели, уверенность в каждом жесте, четкие формулировки, строгая продуманность действий. Он был в своей стихии и даже показался мне почти красивым — таким вдохновенным было его лицо. Теперь я уже не сомневался, что приехал в Свиноустье не напрасно, не напрасно мчался сломя голову, не напрасно долго торчал в засаде перед виллой. По всему было видно, что загадку преступления он раскрыл. Что ж, ничто человеческое и мне не чуждо, и хотя я знал, что очередное раскрытие преступления принесет славу Баксу, на меня, как я надеялся, тоже падет отсвет этой славы. А мне уже давно полагалось повышение по службе, с которым начальство не особенно торопилось. Причиной было отсутствие у меня высшего образования — корочек, как это у нас называлось. И неважно, что у меня за душой было несколько жизненных университетов, и достались они мне ох как непросто, приходилось и жизнью рисковать. Ну да что об этом говорить! Главное же, исчезнет серая папка с надписью «Дело прекращено».
Меж тем нас ждал еще один сюрприз.
Сели мы за стол, начали есть. Я старался соблюдать приличия и умеренность, но все равно ел как волк. Рядом со мной сидел улыбающийся Бакс. На столе появилось несколько бутылок «Старки». Неплохо начался этот августовский день в приморском городе.
Светало, но никому не хотелось расходиться. Милевский, избавленный от металлических браслетов, не торопясь ел горячие колбаски и украдкой поглядывал на студентку. Та казалась совершенно сбитой с толку. Даже под загаром было заметно, как она бледна.
«Очень красива, — думал я, — даже на редкость красива! Интересно, как к ней относится Арт. Неужели и она не произвела на него впечатления? Да нет, это невозможно». Как будто почувствовав, что я о нем думаю, Арт взял бутылку и налил мне полную рюмку, себе же плеснул лишь на донышко. Я выпил, хоть и при исполнении, да простят мне бог и прокурор. И подумал, что, пожалуй, не стоит больше медлить. Видимо, мой друг пришел к тому же мнению.
— Вот о чем я думаю, — начал он, глядя на журналиста. — В завещании ваш отец поделил между наследниками заводы и дома, золотые шахматы и фамильные драгоценности, поделил также часть денег, хранившихся в банке. Я подчеркиваю: часть. А что стало с остальными? Что стало с валютой, ценными бумагами и другими ценностями, которыми наверняка располагал этот богатый и предусмотрительный делец? Ведь находящиеся в шкатулке драгоценности — это лишь бижутерия вашей матери. Где же остальное? Кто из вас может ответить на этот вопрос?
— Мы думали об этом, — ответил журналист. — Нам известно, что отец располагал таким банковским счетом, который позволял купить десять таких шахматных комплектов! Много было у него и золота в слитках и монетах, много драгоценностей и драгоценных камней. А после его кончины выяснилось, что на счете в банке нет ничего, кроме тридцати тысяч марок для Решель и нескольких тысяч на расходы Ничего больше, ни пфеннига!
— Может быть, вы знаете? — обратился Бакс к Ингмару Свенсону. — Ведь вы были старшим и уже помогали отцу в делах.
— Да, но мне поручались наши дела в Швеции и Норвегии. Ценности, о которых вы говорите, действительно существовали, и они не поместились бы и в пяти таких ящичках, — он посмотрел на шкатулку. — После смерти отца мы ничего не могли найти.
— Может, их просто украли?
— Но они же хранились в банке!
— Ну ладно, а что вы думаете о староиндийской защите, упомянутой в завещании вашего отца?
Братья переглянулись, пожав плечами. На их лицах выразилось искреннее недоумение. «Притворяются, — подумал я. — Ведь они были знакомы с завещанием и могли подумать над словами отца. Подумать-то могли, но кое-что было им не известно, ну хотя бы тайна черного коня. Ведь раскрыл ее Арт!» А тот продолжил: